Адвокат по Гражданским Делам

Условие брачного договора о том, что изменивший супруг лишается дополнительной части имущества при расторжении брака, прославлено в народе благодаря новостям об американских знаменитостях. В праве США, действительно, существует юридическая база под применение «пункта о неверности» (Infidelity Clause), но не во всех штатах: законодательство Калифорнии, Невады, Айовы и Гавайи прямым текстом не приемлет подобное условие, в то время как юрисдикции Пенсильвании и Теннесси его допускают. В ряде других регионов легальность «пункта о неверности» находится в зоне правовой неопределенности. А что в России?

Возможным юридическим подспорьем использования рассматриваемого нами условия мог бы выступить п. 1 ст. 157 ГК РФ, устанавливающий, что сделка считается совершенной под отлагательным условием, если стороны поставили возникновение прав и обязанностей в зависимость от обстоятельства, относительно которого неизвестно, наступит оно или не наступит. Также обращает на себя внимание ст. 327.1 ГК РФ, в соответствии с которой исполнение обязанностей, а равно и осуществление, изменение и прекращение определенных прав по договорному обязательству, может быть обусловлено совершением или несовершением одной из сторон обязательства определенных действий либо наступлением иных обстоятельств, предусмотренных договором, в том числе полностью зависящих от воли одной из сторон.

Но в п. 3 ст. 42 СК РФ указано, что брачный договор не может регулировать личные неимущественные отношения между супругами, а также содержать другие условия, которые ставят одного из супругов в крайне неблагоприятное положение или противоречат основным началам семейного законодательства. В данной связке условие об изменах или ином неэкономическом поведении супругов, сколько бы оно не было им противно, будет признаваться недействительным. Более того, нотариусы отказываются удостоверять брачные договоры, в которых присутствует «пункт о неверности» из-за его противоречия российскому законодательству. Так что можно с полной уверенностью говорить о том, что включение условия санкции за измену в текст брачного договора не приведет к реальной юридической действенности подобного положения.

В этом свете интересно дело о признании брачного договора недействительным, рассмотренное Верховным Судом Р Ф (Определение от 20 декабря 2016 г. № 5-КГ16−174): в спорном брачном договоре содержалось условие о том, что в случае расторжения брака по инициативе мужа либо в результате его недостойного поведения (супружеской измены, пьянства, хулиганских действий и т. п.) имущество, нажитое во время брака и относящееся к общей совместной собственности супругов, переходит в собственность жены. Приобретённые во время брака акции и другие ценные бумаги с дивидендами по ним, доли в имуществе и (или) доходах коммерческих организаций, а также банковские вклады и проценты по ним должны были стать собственностью жены.

На самом данное дело было не про измену (или про какую-то иную причину расторжения брака), а про условие, поставившее супруга в неблагоприятное положение. По букве договора ему нельзя было даже инициировать развод без наложения на него санкции в виде передаче супруги всего совместно нажитого имущества в полном объеме, что является очевидным нарушением законодательства России и явной попыткой ограничить право супруга на обращение в суд — о запрете такого условия даже прямо написано в ст. 42 СК РФ. Так что не совсем понятно почему этот договор был нотариально удостоверен. Стоит отметить, что ВС РФ напрямую не заявлял о том, что условие о связи судьбы совместно нажитого имущества и поведения одного из супругов не может быть включено в договор.

Но в любом случае мы можем сделать следующий вывод: любой «пункт о неверности» не только выступает неправомерным намерением установить регулирования личных неимущественных отношений между супругами, но еще вследствие этого и фактором, который так или иначе поставит одного из супругов в крайне неблагоприятное положение — уж тем более нетрудоспособного супруга или супруга-родителя, проживающего с ребенком. Даже если нотариус каким-то образом удостоверит брачный «договор с изменой», то признать его недействительным в ходе судебного разбирательства не составит труда. И это еще очень хороший вопрос: возможен ли «пункт о неверности» без риска поставить супруга в крайне неблагоприятное положение? С одной стороны — супруги всегда хотят видеть «санкции за измену» очень жесткими (что предсказывает постановку супруга в крайне неблагоприятное положение, что запрещено), с другой — стороны не будут заинтересованы во внесении в договор недостаточно суровой кары за неверность (а она никогда не может быть достаточно суровой с их точек зрения).

И мы даже не будем касаться вопроса о потенциальном доказывании факта измены в гражданском процессе — такая тема заслуживает отдельного объемного анализа (с не самыми оптимистичными выводами по итогу).

Да, ст. 1112 ГК РФ указывает, что в состав наследства входят в том числе и имущественные обязанности наследодателя. В соответствии с п. 1 ст. 1175 ГК РФ, все наследники (вне зависимости от основания наследования и способа принятия наследства), принявшие наследство, отвечают по долгам наследодателя солидарно в пределах стоимости перешедшего к ним наследственного имущества. П. 59 Постановления Пленума Верховного Суда Р Ф от 29.05.2012 N 9 «О судебной практике по делам о наследовании» прямо указывает на то, что наследник должника по кредитному договору обязан возвратить кредитору полученную наследодателем денежную сумму и уплатить проценты на нее в срок и в порядке, которые предусмотрены договором. То же относится и к любому другому договору, по которому наследодатель выступал должником. При этом стоит отметить долги, которые не наследуются — это фидуциарные долги, т. е. неразрывно связанные с личностью наследодателя (в соответствии с абз. 2 ст. 1112 ГК РФ): задолженности, вытекающие из обязанности по выплате алиментов; задолженности, вытекающие из обязательств по возмещения вреда, причиненного жизни или здоровью гражданина; задолженности по компенсации морального вреда; задолженности, вытекающие из отношений, связанных с нарушением личных неимущественных прав и иных нематериальных благ кредиторов.

Что касается ипотеки, то здесь наследуются не только имущественные обязанности наследодателя по кредитному договору, но также и недвижимое имущество, находящееся в залоге. Таким образом наследник, принявший предмет ипотеки, становится на место залогодателя и несет все обязанности такового по договору об ипотеке, включая и те, которые не были надлежаще выполнены первоначальным залогодателем. В том случае, если предмет ипотеки приняли несколько наследников, то они будут нести обязанности в соответствии со своими долями на унаследованное имущество. Также упомянем: при существовании договора личного страхования жизни наследодателя страховая сумма, выплаченная в связи со смертью гражданина, может покрыть долг или его часть, а это уже значительно облегчит наследникам участие в наследственном деле и снимет дилемму «принимать с долгами или отказаться от наследства».

В соответствии с п. 60 «пленума» в случае отсутствия или недостаточности наследственного имущества требования кредиторов по обязательствам наследодателя не могут быть удовлетворены за счет имущества наследников. В таком случае обязательства по долгам наследодателя прекращаются невозможностью исполнения полностью или в недостающей части наследственного имущества. Так что мы понимаем, что имущество наследников останется нетронутым, если удовлетворить требования кредиторов за счет имущества в наследственной массе представляется невозможным. Но в итоге наследники де-факто либо ничего не получат, либо получат лишь часть наследства.

При этом стоит отметить, что ст. 223.1 Федерального закона «О несостоятельности (банкротстве)» предусматривает механизм признания умершего гражданина банкротом. Заявление о признании умершего должника банкротом могут подать как конкурсные кредиторы с уполномоченными органами, так и принявшие наследство наследники. После рассмотрения обоснованности заявления о признания должника банкротом арбитражный суд, грубо говоря, может либо признать заявление обоснованным и вынести решение о признании гражданина банкротом и введении реализации имущества, либо признать заявление необоснованным. Если выносится первый судебный акт, то производится обычный расчет с кредиторами (с определенными требованиями, указанными в ст. 223.1 ФЗ «О несостоятельности (банкротстве)), после чего умерший гражданин, признанный банкротом, освобождается от дальнейшего исполнения требований кредиторов, в том числе требований кредиторов, не заявленных при введении реструктуризации долгов гражданина или реализации имущества гражданина, т. е. все возможные споры наследников по долгам наследодателя прекращаются.

Для начала стоит осмотреть саму расписку и обратить внимание на ее структуру. Люди, далекие от гражданского права, оформляют расписки в зависимости от хода своего воображения — и это далеко не всегда является чем-то плохим. Мне не раз доводилось видеть расписки, которые фактически отражали в себе же договоры займа, заключенные в письменной форме: в «расписке» присутствовала идентификация сторон с их подписями на документе и указание на предмет договора. Также встречались ситуации, при которых стороны обменивались расписками, а в соответствии с п. 2 ст. 434 ГК РФ это может расцениваться как соблюдение письменной формы договора. Признание таких обстоятельств заключением договора в письменной форме объясняется двумя факторами.

Первый: в соответствии с положениями Гражданского кодекса РФ единственным существенным условием договора займа является предмет договора, т. е. договор будет считаться заключенным в случае точного определения передаваемого объекта (вещи, имущественные права) и объема количества. Для заключения действительного договора займа денег достаточно указать сумму, а в остальном положения параграфа 1 главы 42 ГК РФ уже предоставляют определенное правовое регулирование. Не указан срок возврата займа? По абз. 2 п. 1 ст. 810 ГК РФ сумма займа должна быть возвращена в течение 30 дней со дня предъявления займодавцем требования об этом. Нет условия о процентном или беспроцентном займе? Ст. 809 ГК РФ содержит необходимые инструменты для ориентирования в подобной ситуации. Мы уже не будем упоминать положений о сделках, обязательствах и договорах из Части 1 Гражданского кодекса РФ — применение той же ст. 395 ГК РФ уже по умолчанию предусмотрено в подобных договорных отношениях.

Второй: в соответствии со ст. 807 ГК РФ договор займа может быть реальным или консенсуальным. Реальный договор считается заключенным с момента передачи имущества (в реальном договоре займе прописывается: «Займодавец передал Займополучателю…»), консунсуальный — с момента совершения лицом, получившим оферту, акцепта при условии соглашения сторон по всем существенным условиям (в консенсуальном договоре займа прописывается: «Займодавец обязуется передать Займополучателю…» и при этом у сторон появляются иные механизмы взаимоотношений, как, например, указанные в п. 3 ст. 807 ГК РФ). Грубо говоря, в письменном отражении реального договора прописывается уже состоявшийся факт передачи объекта, в то время как в консенсуальном договоре указывается обязанность одной стороны передать объект.

Таким образом, «расписка», в которой указана передаваемая сумма, с подписями идентифицированных в ней сторон в данном случае будет выступать не просто свидетельством заключения реального договора займа в письменной форме, но и самим договором-документом.

Но как быть, если договора-расписки нет? Как рассматривать тривиальную ситуацию дачи денег в долг без какого-либо документального оформления вообще?

Во-первых, еще раз обратим внимание на особенности заключения сделок в письменной форме: в соответствии с абз. 2 п. 1 ст. 160 ГК РФ письменная форма сделки считается соблюденной также в случае совершения лицом сделки с помощью электронных либо иных технических средств, позволяющих воспроизвести на материальном носителе в неизменном виде содержание сделки, при этом требование о наличии подписи считается выполненным, если использован любой способ, позволяющий достоверно определить лицо, выразившее волю. В соответствии с п. 2 ст. 434 ГК РФ договор в письменной форме может быть заключен путем обмена письмами, телеграммами, электронными документами либо иными данными в соответствии с правилами абз. 2 п. 1 ст. 160 ГК РФ. Таким образом, российское законодательство признает заключение договора в письменной форме также и в случае обмена электронными сообщениями, позволяющими установить волю сторон, т. е. — определить условия сделки. Поэтому даже переписка в мессенджере, если ее содержание отвечает вышеуказанным требованиям, может быть расценена как признак наличия заключенного в письменной форме договора.

Во-вторых, перейдем теперь к тем ситуациям, когда отсутствует какое-либо отражение условий договора, достаточное для признания определенных отношений возникающими из договора, заключенного в письменной форме. Если при таких обстоятельствах одно физическое лицо дало другому физическому лицу займ, сумма которого составляет не более 10 000 рублей, то такое явление можно признать сделкой, совершенной в устной форме (ст. 159 ГК РФ). В судебном разбирательстве факт наличия договорных отношений можно подтверждать с помощью свидетельских показаний, представления в материалы дела переписки, банковских документов, а также любыми иными допустимыми и относимыми доказательствами.

В любых иных случаях договор займа должен быть заключен в письменной форме — таково прямое требование статей 161 и 808 ГК РФ. В контексте договора займа несоблюдение данного требования приводит к лишению стороны права в случае спора ссылаться в подтверждение сделки и ее условий на свидетельские показания. При этом стороны вправе представлять в материалы дела иные доказательства. Является ли невозможность использовать свидетелей большой проблемой в современном мире? Едва ли — заверенная переписка через, например, ВебДжастис, представляется более убедительным доказательством в случае подтверждения наличия договорных отношений.

Если же факт договорных отношений доказать представляется совсем невозможно (например, из переписки или иных потенциальных доказательств не совсем ясны условия сделки), то займодавец может предъявить получателю денег требование о возвращении неосновательного обогащения в соответствии с главой 60 Гражданского кодекса — данный подход полностью соответствует сложившейся судебной практике по спорам, возникающим из «несоставленных» договоров займа.

Все знакомы с ситуацией, когда кто-то берет в супермаркете товар, съедает/выпивает его полностью или частично, а потом пробивает на кассе. Является ли такое действие правомерным? Нет, но никто наказывать за него не будет, ведь последующая оплата является определенного рода инструментом восстановления справедливости.

Если гражданин полностью употребляет товар, то он наносит лицу, разместившему публичную оферту на приобретение товара (продавцу), убыток, поскольку соответствующая единица товара считается потребленной, т. е. уничтоженной — в связи с этим у продавца прекращается право собственности на данный товар. Если же продукт вскрыт и съеден/выпит частично, то у собственника товара возникает точно такой же убыток, потому что он более не вправе выставлять употребленный продовольственный товар на продажу — как минимум, в таком случае бы нарушались требования ГК РФ и Закона N 2300−1 «О защите прав потребителей», предусматривающие обязанность продавца передать потребителю товар, соответствующий обычно предъявляемым требованиям и пригодный для целей, для которых товар такого рода обычно используется. По итогу в обоих случаях возникает ситуация, при которой торговец не может предложить соответствующую единицу товара к приобретению.

В соответствии со ст. 15 ГК РФ убытки могут быть двух видов: реальный ущерб — расходы, которые лицо, чье право нарушено, произвело или должно будет произвести для восстановления нарушенного права, утрата или повреждение его имущества; и упущенная выгода — неполученные доходы, которые это лицо получило бы при обычных условиях гражданского оборота, если бы его право не было нарушено. Какие именно убытки причиняются лицу, разместившему публичную оферту на заключение договора розничной купли-продажи, у которого «съели» товар до оплаты?

Исходя из определений реального ущерба и упущенной выгоды можно заключить, что размером убытка будет сумма, за которую предлагался товар. В данных убытках издержки (в том числе расходы на приобретение/производство) будут составлять реальный ущерб, а размер наценки на употребленный товар — упущенную выгоду.

Таким образом, физическое лицо, оплачивающее на кассе съеденный/выпитый/надкусанный продукт, не заключает тривиальный договор розничной купли-продажи. Несмотря на то, что чисто внешне ситуация аналогична самой типичной магазинной покупке, юридическая конструкция таких отношений значительно сложнее: продавец не вправе продать потребленный товар, он обязан снять его с продажи; и в то же время причинителем вреда, вследствие действий которого товар ненадлежащего качества не может быть предметом договора розничной купли-продажи, является потребитель. При таких обстоятельствах — при возникновении деликта — наличие правоотношений по розничной купле-продаже невозможно.

Таким образом, на кассе между продавцом и потребителем заключается договор возмещения убытков с передачей испорченной вещи причинителю вреда. Так что нельзя сказать, что поведение по поеданию продукции до ее оплаты правомерно (злостность и систематичность таких действий может повлечь привлечение к административной или уголовной ответственности по самым разным составам правонарушений и преступлений). Просто в таком случае вред сразу заглаживается в объеме, полностью удовлетворяющим интересам продавца.

В принципе, ни для кого не секрет, что взыскание алиментов может использоваться в качестве оружия против неприятного взыскателю человека, а желание подсадить его на обязательные регулярные платежи может превалировать над реальной необходимостью получения выплат в заявленном объеме. И подобным промышляют не только расставшиеся родители несовершеннолетних детей, хоть это и является самым обыденным случаем — и ситуация сама по себе глубже истеричного медийного раздора между мужчинами и женщинами (женщины точно также могут выступать плательщиками алиментов на несовершеннолетних детей; также стоит упомянуть, что иск о взыскании алиментов на несовершеннолетнего ребенка, оставшегося без попечения родителей, может быть предъявлен к обоим родителям третьим лицом). Отношения внутри семьи бывают самые разные, да и ее члены могут обладать различными индивидуальными особенностями, поэтому можно встретить случаи злонамеренной подачи искового заявления о взыскании алиментов в отношениях между бывшими супругами (в отсутствии факта взыскания алиментов на детей), родителями и детьми, братьями и сестрами, дедушками/бабушками и внуками.

В таких случаях взыскание алиментов производится исключительно с намерением причинить вред другому лицу, что запрещено статьей 10 ГК РФ. Но на практике практически невозможно отличить справедливую защиту охраняемых законом интересов от назойливого желания испортить жизнь ненавистному индивиду. И ситуация осложняется толкованием некоторых положений Семейного кодекса РФ. Например, п. 2 ст. 80 СК РФ устанавливает, что в случае, если родители не предоставляют содержание своим несовершеннолетним детям, средства на содержание несовершеннолетних детей (алименты) взыскиваются с родителей в судебном порядке. Получается, отбиться от иска о взыскании алиментов можно через доказывание факта достаточного предоставления содержания ребенка? Из чтения вышеуказанного положения может показаться, что дела обстоят именно так. Но п. 18 Постановления Пленума Верховного Суда Р Ф от 26.12.2017 N 56 «О применении судами законодательства при рассмотрении дел, связанных со взысканием алиментов» в противовес такому толкованию разъясняет, что требование о взыскании алиментов на несовершеннолетнего ребенка подлежит удовлетворению судом независимо от трудоспособности родителей, а также нуждаемости ребенка в алиментах. В итоге не совсем ясно — получится ли добиться отказа в удовлетворении иска об алиментах?

В 2015-ом году Верховный Суд Р Ф выпустил Обзор судебной практики по делам, связанным со взысканием алиментов на несовершеннолетних детей, а также на нетрудоспособных совершеннолетних детей, в котором отражалось обобщение практики за 2013−2014 годы. Документ встречает читателя следующим абзацем: «Процент удовлетворения требований о взыскании алиментов на детей с 2012 по 2014 год остается стабильным и составляет 99% от числа этих дел, оконченных с вынесением решения (судебного приказа)». С одной стороны мы видим доктринальную поддержку позиции о том, что семейным законодательством предусмотрена возможность отказа в удовлетворении исковых требований о взыскании алиментов на содержание несовершеннолетних детей, если данная обязанность исполняется должным образом (иногда даже можно встретить судебную практику, в которой выражается подобный взгляд — дело № 2−2537/2021 в Первомайском районном суде г. Владивостока и комментарий представителей ответчика); а с другой — однотипные жалобы на п. 2 ст. 80 СК РФ в Конституционный суд РФ, в которых отмечается, что законодательство России позволяет взыскивать в судебном порядке алименты на содержание несовершеннолетнего ребенка независимо от установления факта виновного уклонения родителем от исполнения обязанности содержать своего ребенка или позволяет взыскивать алименты на содержание несовершеннолетних детей в судебном порядке и в случае добросовестного исполнения родителями обязанности содержать своих несовершеннолетних детей в добровольном порядке (1844-О-О/2011, № 1026-О от 26.05.2016, № 360-О от 28.02.2019, № 2366-О от 28.09.2023). И нельзя сказать, что данные жалобы беспочвенны.

Суды действительно одинаково относятся к тем, кто участвует в содержании своих детей, и к тем, кто уклоняется от этого. Подавляющему большинству добросовестных родителей, участвующим в содержании детей, не удается убедить суд в отсутствии необходимости принудительного введения алиментных обязательств ввиду уже существующей неформализованной системы финансового содержания несовершеннолетнего. И когда читаешь «пленум» Верховного суда, акты Конституционного суда РФ и решения судов общей юрисдикции, то создается впечатление, что подобным подходом — удовлетворение требований об уплате алиментов несмотря ни на что — защищаются интересы не конкретных граждан индивидуально, а политико-общественный порядок и формализированная идеологическая публичная сфера в общем (отсюда неудивительно, что Верховный Суд Р Ф в своем Обзоре от 2015-го года упоминает Национальную стратегию действий в интересах детей на 2012−2017 годы). Законодательство Р Ф даже думать не хочет о какой-либо нюансированной методологии расстановки и подсчета интересов несовершеннолетнего в денежном выражении в случае уже имеющегося содержания — а п. 18 «пленума» и вовсе на корню зарубает подобную инициативу. Российское право нигде не предлагает концепцию «финансов детства» — оно просто отсылает к публичному порядку.

Это все равно не означает того, что суды автоматически удовлетворяют любые иски о взыскании алиментов. Пример: юридически абсурдное дело № 2−454/2021, в котором совершеннолетний трудоспособный гражданин пытался взыскать алименты со своего отца, но суд отказал ему, потому что исковые требования явно противоречили Семейному кодексу. И все же: если родитель в добровольном порядке предоставлял содержание своему ребенку (или любой другой субъект семейного права, у которого требуют выплаты алиментов, принимал активное участие в содержании другого субъекта семейного права), то в любом случае стоит пробовать отстаивать свои интересы и доказывать свою добросовестность. Существующие редкие моменты судебной практики показывают возможность добиться признания судом отсутствия оснований для взыскания алиментов при наличии существенной доказательственной базы, подтверждающей несение ощутимых денежных издержек гражданина на жилое помещение, образование, развлечения, отдых, секции, питание, лечение, одежду и прочие аспекты жизни ребенка. Но нужно понимать, что изначально стоит рассчитывать на худшее или, если обобщить содержание судебных решений в данной сфере, — на стандартное.

На то, что краснодарская система изначально представляет вас толстокожим и невозмутимым стоиком-кремнем, практически лишенным эмоциональных переживаний.

В подавляющем большинстве уголовных дел возмещение морального вреда происходит на добровольной основе — потерпевший и обвиняемый договариваются между собой о сумме, и подсудимый заглаживает причиненный вред еще до вынесения приговора. Упоминая процессы, в которых такого возмещения не было, сразу скажем, что в уголовных делах взыскиваемые суммы морального вреда выше, чем в гражданских, хоть они и не удовлетворительны для большинства потерпевших-гражданских истцов. Например, Первомайский районный суд г. Краснодара в деле № 2−7843/2023 полностью удовлетворил требование потерпевшего по делу о мошенничестве о взыскании 100 000 морального вреда. В деле № 1−1030/2022 осужденный, управляя автомобилем, допустил нарушение правил дорожного движения, повлекшее по неосторожности причинение тяжкого вреда здоровью человека — сбил несовершеннолетнюю. Судья Прикубанского районного суда г. Краснодара в приговоре определил размер компенсации морального вреда ребенку — 400 000 рублей, а также 100 000 рублей родителю, который в рамках дела фигурировал как законный представитель потерпевшей. В деле № 1−736/22 по той же статье — только тут обвиняемый, нарушая правила, врезался в автомобиль — в пользу малолетнего потерпевшего была взыскана компенсация в размере 300 000 рублей. В приговоре Октябрьского районного суда по делу № 1−240/2022, в соответствии с материалами которого пешехода сбили насмерть, сумма компенсации морального вреда составила 700 000 рублей. А еще необычный пример из Первомайского суда (дело № 2−5272/20): в отношении гражданина вынесли оправдательный приговор и признали право на реабилитацию; оправданный подал иск о возмещении морального вреда в размере 100 000 рублей, но суд удовлетворил лишь 30 000 рублей.

Обратим внимание на гражданские дела.

Мировые судьи обычно присуждают не более 500 — 1000 рублей (в том числе и по страховым делам, связанным с ДТП). Немного по-другому ситуация складывается в районных судах.

Если мы говорим о делах по защите прав потребителей (самой распространенной категории гражданских дел, в которых взыскивается моральный вред), то здесь присуждаемая сумма редко выходит за пределы 10 000 рублей: в деле № 2−7527/2023 истцу удалось вернуть 404 991 рублей, уплаченные за товар ненадлежащего качества, отсудить 1 700 000 рублей неустойки и 40 300 судебных расходов, но моральный вред суд оценил в 10 000 рублей. В деле № 2−7860/2023 потребителя против ООО «Мерседес-бенц РУС» из многомиллионной взысканной суммы моральный вред составляет те же 10 000. В идентичном деле № 2−7860/2023 против бывшего ООО «НИССАН МЭНУФЭКЧУРИНГ РУС» идентичный размер взысканной компенсации за физические и нравственные страдания. И в то же время в таком же «автомобильном» деле № 2−7529/2023 в том же Советском районном суде г. Краснодара потребителю удалось взыскать с ООО «Фольксваген Груп Рус» 20 000 морального вреда.

Потребитель приобрел смартфон за 114 990, а потом обнаружил в нем недостатки — гаджет быстро нагревался, часто тормозил, а технология распознавания лица работала с явными перебоями. Продавец ответил покупателю, что в телефоне дефектов не выявлено, после чего последний пошел в Ленинский районный суд города Краснодара с исковым заявлением. Суд назначил экспертизу, которая все-таки выявила недостатки производственного характера, и истцу удовлетворили исковые требования… только сумму морального вреда снизили с 30 000 до 3 000 (№ 2−8467/2023). В деле № 2−7617/2023 требовали 50 000 рублей, но суд остановился лишь на 5 000.

Гражданские дела, связанные с участием в долевом строительстве многоквартирных домов, тоже являются потребительскими спорами, но в них взыскиваемые суммы морального вреда выглядят еще скромнее: истцам, предъявляющим требование о взыскании морального вреда за неисполнение обязанности застройщика по передаче жилого помещения в установленный срок, едва ли удается преодолеть планку в 5 000 рублей. Например, в деле № 2−8042/2023 в Советском районном суде г. Краснодара застройщик просрочился на 2 года — сумма морального вреда составила 5 000, хотя заявлялось 50 000. Это же происходило и в спорах 2−7525/2023 и 2−7524/2023 (истцами были дольщики одного и того же строящегося многоквартирного дома). Но дольщику, участвовавшему в деле 7523/2023 (см. на номера этих дел — иски в один и тот же суд подавались одновременно) почему-то вдруг неслыханно повезло и ему присудили редчайшие 6 000 рублей!

В деле № 2−7561/2023 после годовой просрочки сдачи квартиры (уже после подписанного акта приема-передачи), истец требовал 100 000 рублей, но получил те же 5 000 — это при том, что у него было 2 договора на 2 объекта недвижимости, т. е. суд обязал застройщика выплатить по 2 500 морального вреда по каждому договору. Примерно также (но тут уже 1 договор) разрешился спор по делу № 2−7511/2023 — требовали 100 000, получили 5 000 (просрочка составила два года). Сдачу квартиры стоимостью 8 с небольшим миллионов рублей задержали на два месяца — рекордные 10 000 рублей компенсации морального вреда (№ 2−9306/2023).

Все приведенные дела о нарушении прав дольщиков рассматривались в Советском районном суде г. Краснодара — я специально их подобрал, чтобы показать, что систематики определения суммы компенсации причиненного морального вреда в делах по ДДУ нет даже в стенах одного суда, не говоря уже о нескольких судах в Краснодаре.

Если мы обратим внимание на трудовые споры в краснодарских судах, то обнаружим некоторую турбулентность в сфере назначения компенсации за причинение морального вреда, которая объясняется именно характером нарушения прав работника. Вообще отметим, что в трудовых спорах суммы взыскиваемой компенсации ощутимо выше среднего, если речь идет о взыскании в пользу работника. Например, в деле № 2−4752/19 истцу, получившему травму на производстве, присуждают компенсацию в размере 100 000 рублей (изначально заявлялось 200 000 рублей); в деле № 2−3175/20 о взыскании задолженности по заработной платы (455 173,40 рублей), компенсации за неиспользованный отпуск в и компенсации за нарушение сроков выплаты размер суд обязал работодателя возместить работнику 30 000 рублей в качестве компенсации морального вреда. Такую же сумму получил истец по делу № 2−4956/2019 об оспаривании приказа и восстановлении на работе в органах МВД. Примечательно, что работодатель-физическое лицо смог отсудить лишь 1 000 из 10 000 рублей в споре, возникшем из-за причинения вреда его автомобилю работником (дело № 2−7893/2019).

В деле Первомайского суда г. Краснодара № 2−5802/2023 истец взыскивал убытки, причиненные затоплениями квартиры — три затопления произошли в период 9-ти месяцев. Все указанные в иске убытки удалось успешно взыскать, а заявленные 50 000 компенсации морального вреда суд снизил до 1 000 рублей.

Нестандартная ситуация развернулась в деле гражданина против Федеральной службы судебных приставов (№ 2−3555/2023): приставы так долго бездействовали в исполнительном производстве, что пострадавший в ДТП водитель, не дождавшись своих денег, сам отремонтировал свой автомобиль и подал на приставов в суд. Истцу присудили возмещение 118 295 рублей убытков, возместили судебные расходы и компенсировали моральный вред пятью тысячами рублей (изначально заявлялось 20 000). Но интересна аргументация, которую выдвинул Судья Октябрьского районного суда города Краснодара: «Учитывая то, что Истец длительное время, не имея возможности получить присужденные денежные средства, в том числе и по вине судебных приставов-исполнителей, необходимые для восстановительного ремонта его транспортного средства, вынужден был осуществить восстановительный ремонт своего транспортного средства за счет собственных денежных средств, которые получал от государства в виде пенсии, вынужден был постоянно экономить, тем самым были нарушены нематериальные права Истца на нормальную жизнедеятельность, соответственно нарушено личное неимущественное право, чем причинены нравственные страдания».

Успешное взыскание в гражданском деле суммы морального вреда свыше 20 000 рублей представлено в решении Октябрьского районного суда г. Краснодара по делу № 2−3686/2023. Но оно очень необычное: предмет спора — защита чести, достоинства и деловой репутации, т. е. нематериальные блага. И в данном случае никакого материального фактора в споре не было и быть не могло.

Дело развернулось вокруг размещенного ответчиком видеоролика, в котором автор обвиняет различных граждан в участии в коррупционных схемах. Один истец требовал компенсацию в размере 2 000 000 рублей, остальные — по полмиллиона каждый. В итоге суд счел возможным взыскать в отношении одного из истцов 100 000 рублей, в отношении другого 80 000 рублей, а остальные получили по 50 000 рублей. Повышенный в сравнении со средним показателем размер компенсации здесь оправдан самими отношениями, присущими диффамации — они не имеют какого-либо материального основания, а возмещение морального вреда зачастую де-факто является единственным способом возмещения. Другой момент заключается в том, что дел о защите чести, достоинства и репутации, в которых истец взыскивал компенсацию морального вреда, в краснодарских судах общей юрисдикции было не так много, а в большинстве из них обычно требовали удаления сведений (при этом в одном деле истец взыскивал компенсацию морального вреда в размере одного рубля), поэтому сравнить практически не с чем.